Нужная квартира находилась на втором этаже, и Павел решил сначала зайти на третий, поговорить с соседями сверху. Он миновал первую площадку, затем лестничный пролет, ведущий к мусоропроводу. И в этот момент одна из дверей на втором этаже стала отворяться. Из нее прозвучал женский голос, а потом послышались шаркающие по цементному полу шаги.
Инстинктивно, словно на работе, Павел повернулся к узкому окошечку, выходящему во двор прямо над козырьком парадной. Он вспомнил, что не подумал о расположении двери нужной квартиры и решил про себя, что напрасно.
Он стоял, едва скосив взгляд, чтобы только определить, откуда вышла женщина, делая вид, что очень заинтересовался происходящим на улице.
Но, проходя мимо него, женщина замедлила шаг и почти остановилась. А потом двинулась дальше. Вывалив содержимое ведра в мусоропровод, стала возвращаться. Снова остановилась за спиной Павла.
И тут он понял, что это она. Наверное, почувствовал спиной, хотя не помнил, чтобы она когда-либо смотрела ему в след. Стал медленно поворачиваться, надеясь в случае чего поздороваться и проследовать дальше вверх.
— Зайдешь? — прозвучал в тишине ее негромкий голос, как много лет назад, когда он нес до дому ее портфель, и она приглашала его к себе в гости. Голос был низкий, грудной, но та же внутренняя светлая лиричность, которую он помнил в читаемых ею стихах, звучащая в письмах, наполняла сейчас это единственное слово. Певучая, немного грустная, существующая сама по себе. На миг показалось, что это слово возникло из прошлого, родилось из света, льющегося из окошка. Отразилось от каменных стен и попало в душу Павла, давно желанное, пробуждающее ностальгию.
— Конечно! — ответил он и резко повернулся к ней, готовый встретиться с ней глазами и быть пронзенным ее взглядом. Как раньше, потерять возможность двигаться и мыслить, ощутить и понять что-то неведомое ему ранее. Быть может, то, зачем он сюда пришел.
Но она смотрела в окно, куда несколько мгновений назад был устремлен его взгляд. Спокойно, безмятежно, словно ее внезапно заинтересовал прогноз погоды.
Танин профиль, который он так хорошо помнил, вернул Павла за парту в классе, где пахло старыми учебниками, пылью развешанных по стенам плакатов, скрипели перья ручек и шелестели страницы тетрадок прилежных учеников.
Но чего-то не хватало ему для полноты воспоминаний, и он продолжал вглядываться в этот знакомый абрис и, наконец, понял. Неизвестный палач рубанул по ее смоляной косе, распустив волосы ровным полукруглым занавесом, оголив белизну шеи, и теперь Таня напоминала ту девушку, сидевшую в опорном пункте участкового Семенова, лица которой он так и не увидел.
Павел не встретился с Татьяной взглядом. Неуловимым движением она повернулась к лестнице и стала молча подниматься по ступеням.
Большое тело взрослой незнакомой женщины было запахнуто в синее шелковое кимоно, доходящее до щиколоток. Изображенные на спине большие красные драконы, из пасти которых вырывалось фиолетовое пламя, пытались лениво танцевать твист, колеблясь из стороны в сторону.
Он смотрел, как грузно поочередно двигаются, слегка подрагивая, обтянутые блестящим материалом ягодицы. Как шлепают подошвы поднимаемых сланцев по белой слегка махрящейся кайме красных морщинистых пяток. А те в отместку злорадно придавливают подошву к новой ступени, потом отпускают и ждут очередного шлепка. Как в правой руке, осуждая кого-то, безмолвно раскачивается синее эмалированное ведро, отбитое по краям, с прилипшей на ободе картофельной кожурой.
«Зачем я это делаю? — думал Павел, — Иду за совершенно незнакомой мне женщиной в ее квартиру, где меня совершенно не ждут. Где нет ничего мне знакомого». И только какая-то смутная надежда теплилась в душе, толкала вперед, заставляя переставлять ноги, соблазняя едва маячившей впереди возможностью обрести то, что с годами казалась утраченным навсегда. То, по чему истосковалась его бесприютная душа, потерявшая обещанную когда-то давно надежду в ощущении черной смоляной косы, зажатой в мальчишеской руке. Задумчивое молчание таило в себе непонятную обреченную грусть, похожую на падающий первый снег.
Прямо в прихожей Татьяна сняла кимоно и повесила на вешалку. Теперь она была в более коротком домашнем халатике из цветастой фланели и фартуке с кружевными оборочками. Практически стертый рисунок на локтях и манжетах придавал Татьяне совершенно домашней вид заботливой мамаши многодетного семейства.
— Муж требует, чтобы я выходила на площадку в китайском, — сказала она тихо, не глядя на Павла, словно услышала его немой вопрос, и затем уже громче добавила: — он сам мне все вещи покупает, размеры мои знает наизусть, представляешь! Даже по магазинам не надо ходить!
Она продолжала смотреть в сторону, и Павлу почудилось, что она потеряла зрение за прошедшее время.
Неожиданно, повизгивая и стуча когтями по паркету, прямо в ноги к Павлу выкатились несколько существ, с виду похожих на пятнистых поросят. С заточенными красными пятачками, с пучками коротенькой светлой шерсти на голове, кончиках лап и других местах. Словно плохо опаленные тушки куриц.
— Это щенки китайской голой хохлатой, — пояснила Татьяна, — у нас бизнес. Все порядочные люди бизнесом занимаются. Муж на улице выгуливает их мамашку.
Павел подумал, что надо бы кого-то из них погладить, но дотронуться рукой до тонкой покрытой мурашками кожи был не в силах, испытывая отвращение.
Татьяна наклонилась и сгребла двух щенков. Приподняв на вытянутых руках, словно боясь испачкаться, понесла в комнату и положила в коробку с ветошью. Затем, то же самое проделала с двумя следующими.